Уже за четыре года перед Сеулом я знал, что эти Игры для меня последние. Но до них нужно было еще дожить. После «Дружбы» была взята пауза в полгода, чтобы справиться с травмой плеча и восстановиться психологически. В домашних тренировках помогала Марина (супруга. – Ред.). К этому времени она уже более двух лет была связана с контролем функционального состояния группы И.Кошкина (тренер В. С. – Ред.), поэтому специфика работы со мной для нее была ясна. На минимальных объемах мы дождались весны и на первых сборах в Грузии подключились к бригаде Игоря Михайловича. Жизнь начинала втекать в привычное русло. Чемпионат Союза в Баку, который я выиграл с приличным результатом, казалось, все расставил на свои места.

Сразу после него мы улетели в Цахкадзор. Вот тут-то и началось! Все подопечные моего тренера (а тренировались мы тогда втроем: Семенов, Базанов и я) перенесли очень серьезное отравление. Для Базанова и меня дело дошло до больницы, а Семенов, выдержав и не заболев в Цахе, срезался в Болгарии, на чемпионате Европы, куда я, собственно, уже и не поехал. Как не поехал и на Универсиаду в Японию, выступления на которой первоначально расценивал как основные в 1985-м. Сезон пропал. Еще окончательно не поправившись, встречался с Кошкиным. Его реакция была вообще-то предсказуемой, но для меня убийственной: он, по сути, от меня отказался. Впрочем, пойти на такой шаг Игоря Михайловича могло спровоцировать и приглашение на пост главного тренера сборной СССР – тут уж не до сантиментов. Как говорится: приплыли…

На семейном совете приняли решение: Марина продолжит работать со мной в качестве основного тренера. По таким компонентам, как доверие и стремление к общей цели, она была недосягаема. Мы пошли в сторону от привычных, изнуряющих тренировок. Одновременно учились отслеживать все изменения, происходившие со мной на срочном уровне. Коррективы в объемы и интенсивность вносились прямо по ходу тренировок. Это было интересно, мы делали свою работу так, как до нас ее не делал никто в мире.

Сезон 1986 года принес успех на Играх доброй воли и мировой рекорд на 800. Политически эти соревнования расценивались главными в сезоне, а вот на чемпионат мира в Мадриде через несколько недель меня просто не хватило. Мы трезво оценили провал в Испании – 6-е место на 1500 и непопадание в финал на 400 – как собственную методическую ошибку. В 1987-м, на чемпионате Европы в Страсбурге, нас вновь ждало сильное разочарование. Весь год меня преследовала аллергия, организм был явно истощен, восстановительные процессы замедлены. В общем, предварительный заплыв на полторашку я решил пройти с экономией сил. В итоге силы сэкономил, но в финал не попал. Подумал: сейчас земля разверзнется или небо упадет… Но ничего, пережил. Успокоился и начал готовиться к олимпийскому сезону. Мы решили собрать воедино все. Были подготовлены рекомендации по питанию, системам восстановления, регулированию нагрузок и многое другое. В тот год мне предстояло стерпеть много: старые и новые болячки, разочарование болельщиков, переставших просить автографы, собственные сомнения. Несколько раз встречался с Вайцем (С.М. Вайцеховский – старший тренер сборной СССР 1971–1983 гг. – Ред.) он настаивал, чтобы я завязывал…

Весна 1988-го принесла мне сына и новую, необыкновенную мотивацию. На отборе мне не хватило около секунды до олимпийского норматива. Вопрос об участии в Играх решил контрольный заплыв на 800 в матче СССР – Канада, где я спокойно выплыл из 8 минут. В общем, свершилось, я в Сеуле, в компании финалистов на 1500. Последний день турнира пловцов. Все, можно ставить жирную точку. Предвариловка прошла неплохо, я второй после Цитлински. Огромная работа, проделанная для этого дня, мучительное ожидание, бритье до мяса – все позади. Захожу в колл-рум, чувствую себя терминатором, в полной боевой. Среди основных конкурентов: победитель олимпийского заплыва и рекордсмен мира на 400 Дасслер, американец Цитлински и самый опасный – западный немец Пфайфер. Смотрю им прямо в глаза, а они свои взгляды отводят. Вышли на старт. Все, поехали.

Я знал, что соперники обладают более высокой скоростью, поэтому спокойно дал им немного оторваться вначале. После 600 мы сравнялись и я незаметно, по несколько десятых на сотне, начал уходить вперед. Метров через 500 стали отниматься руки, я по очереди на проносе их расслаблял, кое-как продержался еще не теряя скорости. Боль была страшная, все горело, но я продолжал все и всех контролировать. Отрыв метров 7–8, все вроде бы ясно, но последний поворот за порол, кинул ноги и еле задел ими щит, почти с места развернулся на последний полтинник. Боялся потерять сознание, вспомнил о тех, кто не верил, о том, что должен доказать, доплыть… Зрение, слух, реальность возвращались под рев трибун. Люди орали стоя. Диктор, задыхаясь, комментировал мою победу. Потом все смешалось: поздравления, пожелания, приглашения, награждение, снова поздравления, допинг-контроль и позднее возвращение через олимпийский парк на ужин в деревню. Вхожу в столовую, и вдруг невероятное: все сидящие за столами, несколько сотен человек, начали вставать и, выкрикивая мое имя, приветствовать овациями. Чемпионы и просто спортсмены. Коллеги. Все вокруг. Так не встречали никого и никогда. Не передать чувств, что я тогда испытал. Этот момент стоил всех моих усилий и мук. Еще подумал тогда, если и есть на свете настоящее спортивное счастье, то я его точно испытал!