Американские спортсмены «прокинутые» с Играми, конечно, могли бы вмешаться в спор за медали, но им этого сделать не дали. Например, братья Тим и Брюс Фернис в баттерфляе или Роуди Гейнс в кролевом спринте… Кстати, вместе с ним я комментировал турнир пловцов пекинских Игр, и он мне сказал: «Американское правительство нас наградило участием в альтернативных играх, мы получили медали, устанавливали рекорды, но все это было – не то. С Олимпиадой не может сравниться ни одно соревнование».
Вайц (Сергей Вайцеховский – старший тренер сборной СССР 1971-1982г.г.) меня и Володю Сальникова готовил на Ордена Ленина, для этого мы должны были завоевать по три золотых медали. Были в то время и такие разнарядки. Мне планировали помимо баттерфляя еще 400 комплексом и эстафету 4х200 в/с, но об этом чуть позже.
В марте 80-го наша команда участвовала в традиционных соревнованиях в голландском Амерсфорте. К этому времени подоспело известие, что американцы в Москву не приедут. Несмотря на то, что многие из нас были выше наголову, в том числе и американцев, я считаю, оно нас расслабило. К примеру, я был единственным человеком, умеющим четыре раза в год выплывать из двух минут на 200 баттерфляем. Мы готовились к тяжелой борьбе, каждая тренировка, каждый метр был посвящен предстоящей конкуренции с командой США. Очной схватки не получилось, поэтому каждый из фаворитов сосредоточился, лишь, на результате.
Это был первый день Игр – 22 июля. Конечно, я мечтал пройти в колонне наших спортсменов на открытии, но из-за того, что на следующий день я стартовал, мне пришлось довольствоваться лишь телетрансляцией. Накануне начала соревнований мы переехали с Круглого озера в олимпийскую деревню, но на саму ночь перед стартом, чтобы оградить нас от шума и гама первого вечера олимпиады, те, кому нужно было на следующий день выступать, в том числе и я, были перевезены в специальную гостиницу, где, как говорили были полутораметровые стены и полная звукоизоляция. В случае со мной был достигнут прямо противоположный эффект. Тишина была настолько полной, что это даже пугало (смеется). Создавалось довольно жуткое ощущение, будто столица вымерла и никого, кроме нас больше осталось. Не смотря на то, что наш сон охраняли офицеры госбезобасности, расположившиеся на всех этажах здания, в ту ночь я не спал. Очень волновался, не смог заснуть и побороть тревогу. А на утро был предварительный заплыв, задача простая: попасть первым в финал. Соперников своих и их раскладки я знал досконально и понимал, на что они способны. Из основных: швед Пэр Арвидсон, Рогер Пыттель из ГДР и другие восточные немцы. С утра я «дал» 2.00.36. Включился на четвертом полтиннике и легко ушел вперед, решив задачу попадания в финал с лучшим временем и экономией сил. Стал ждать вечера, чтобы реализовать накопленный потенциал, все, на что был к тому моменту готов. Днем нас отвезли в ту же гостиницу, нужно было пообедать, но есть не хотелось. Любовь Ивановна – наша массажистка сделала встряхивающий массаж, рядом на подхвате врач Паша все время демонстрировал готовность помочь. Поговорил с Геннадием Дмитриевичем Горбуновым, нашим психологом, он меня немного успокоил. Но напряжение было настолько велико, что расслабится, все равно не удавалось. Помогало чтение, и, чтобы забыться от мыслей о финале, все время до отъезда автобуса я читал. А в мозгах между тем звучало: «заплыв, заплыв, заплыв…»
Время пролетело быстро и вот я снова в бассейне. В этот день приехал отец, Леонид Афанасьевич, ему в цеху «Криворожстали», где он работал, выдали билет в Москву. Было очень приятно, я понял, насколько моя победа нужна всем моим близким, это придало сил. После разминки была вынужденная пауза, мы долго ждали заплыва, нас, наверное, тысячу раз переспросили: как нас зовут, напряжение росло. И вот, наконец, участников финала на 200 баттерфляем среди мужчин вывели на бортик демонстрационной ванны. Услышав родной шум трибун, полегчало. В заплыве вместе со мной за СССР стартовал мой друг Миша Горелик, и среди подбадривающих криков отчетливо слышались голоса ребят из сборной команды, болеть за своих было обязательным делом каждого. Не скажу, что было страшно, но почувствовав поддержку, стало, по крайнем мере, не одиноко. Нас вывели строем и провели через весь бассейн. После представления участников волнение исчезло, начала работать программа, которую мы отрабатывали все время подготовки к Играм. Веровна (Вера Смелова – ЗТ СССР, личный тренер С.Фесенко – прим.ред.) в настрой не вмешивалась. Она присутствовала скорее как секундант, гасила лишнее волнение. Даже обманывала меня для этого, завышая на несколько десятых долей секунды, если это необходимо, результат на контрольных отрезках во время разминки, зная какой результат я люблю, чтобы чувствовать себя непобедимым. Уверенность в своих силах была огромная. На сборах в Киеве я плавал с толчка за 2.00.11. На соревнованиях я мог начать 59.9 и развернуться за 59.6, именно так я проплыл на матче СССР – Канада, когда после первой половины все ушли на три корпуса вперед, а потом я их всех «схавал». Плыть так же ровно как я, не мог никто из моих конкурентов. Не смотря на то, что Пыттель был мировым рекордсменом на двести, Арвидсон на сотне, я понимал, что если 175 метров продержусь в лидирующей группе, победа у меня в кармане. Так и случилось, я финишировал первым с новым олимпийским достижением. В конце дистанции, устал, наверное, больше от переживаний, чем от самого плавания. Вызывало чувство неудовлетворенности то, что не получился мировой рекорд. У Московской олимпиады была политическая подоплека, поэтому для ощущения полноценной победы его не хватало. Я закончил дистанцию, увидел результат, и единственное, что почувствовал – облегчение. Радость от того, что все закончилось. Волнения, ожидания, переживания – все позади. Я снял с головы и бросил в направление трибун шапочку. Мол, я обещал всех «разорвать» — получите и отстаньте. Награждение проводил лорд Килланен (президент МОК 1972-1980г.г. – прим. ред.), и это запомнилось как одно из самых ярких событий того дня. Меня долго держали на допинг контроле. После такого напряжения все функции организма застопорились, и я в течение нескольких часов ничего не мог сделать (смеется). На пресс-конференции для призеров я признался, что 80-й год был для меня успешным: я закончил институт, завоевал золотую олимпийскую медаль и женился. Как только я это произнес, Вайц мне говорит: «Как же ты, солдат, мог без разрешения генерала пойти на такой шаг?» Отец меня предупреждал, мол, шила в мешке не утаишь, и я решил использовать публичную возможность такого объявления. Я понимал, что к Олимпийскому чемпиону сильно придираться не будут. А при распределении жилплощади факт супружества даст шанс на получение отдельной квартиры. Мы с моей женой Ириной расписались тайком еще перед Олимпийскими играми, но гуляли, конечно, после того, как все закончилось. Для того, чтобы загладить «вину» отоварился ящиком шампанского и вместе с ним отправился в деревню. Захожу. Тренерский состав уже праздновал. «Ага!», — говорит Вайц, — «а, ну-ка сюда, на ковер!» Я ему: «Вот, держите аргумент», — и протягиваю ящик. «Это другое дело», — смеется Вайц, и конфликт был на этом исчерпан. Уже ночью добрался до своей комнаты и сразу уснул. Но с первыми лучами солнца, часа в четыре проснулся, здесь-то на меня и накатило – я олимпийский чемпион. Столько об этом мечтал, думал, сомневался, как это будет… Появилось даже какое-то смятение: что же я натворил? А впереди было еще семь дней подготовки к комплексу. С эстафеты меня сняли, и я подумывал о том, чтобы отказаться и от четырехсот. Но отец настоял, сказав: «Ты так много готовился, столько сделал, попробуй». Мне было очень тяжело, целую неделю я бродил по олимпийской деревне, видел, как выигрывают наши ребята, как становились чемпионками немки, а я все продолжал мучительно настраиваться на последний день. Многим показалось, что я нарочно уступил Сидору (Александр Сидоренко – олимпийский чемпион на 400 комплексом – прим. ред.). Но недавно собрались вместе с друзьями на мое пятидесятилетие и мы с ним комментировали тот заплыв по записи, человек двести смотрели и переживали, даже плакали, будто видят это впервые. Мы делились старыми ощущениями: «Смотри, вот здесь я ком схватил… а здесь, чуть было не утонул…» Действительно в том заплыве, во время последнего полтинника я практически потерял сознание. Очнулся только после финиша, как будто вынырнул из темноты. Было настолько тяжело, что думал, не доплыву. Хотя Сидор сказал, что еще бы метров десять, и я бы его съел. Так что, то серебро для меня на вес золота.
Помню, как мне жали руки и пробовали на ощупь медаль охранники в олимпийской деревне, как встречали на вокзале с оркестром и транспарантами в родном Кривом Роге. Было приятно, но немного стыдно, ведь к такому вниманию мы не были приучены. Думал, ну и что, что первая золотая медаль, так ведь она первая, потому что вид был первый. Вот и все.
