За год до Игр-80 мы сменили место базовой подготовки. В 79-м в строй был введен новый бассейн в Харькове. С легкой руки Кошкина этот центр стал называться аббревиатурой из трех первых букв слов: Экран, Харьков и Олимпиада – «ЭХО». Впервые в стране для пловцов была организована практически идеальная модель полного тренировочного цикла, решающего как тренировочные, так и восстановительные задачи. В это же время возникла еще одна база подготовки – на озере Круглое. Сборная произвольно разбилась на две команды, и они незамедлительно начали конкурировать между собой. Под стать условиям были и нагрузки, до сих пор чувствую уважение к самому себе за то, что смог все это вынести. В тот год попробовал и трехразовые тренировки на воде в Цахе (г. Цахкадзор, Армения). Замечательным было то, что после них, засыпая, снилось, что плыву, да еще и по замкнутому кругу. Выезжали на сборы в Австрию, Штаты, причем в Америку дважды – в Mишн Вьехо к Марку Шуберту, тренировались с ребятами Джека Нельсона в Форте Лаудердейл. Подъемы в 4.45 утра раздвинули наше представление о своих возможностях.
Как-то раз на детских соревнованиях я сгорел. Дотла. Меня лихорадило, волновался, представлял, как же все-таки это будет? Ухудшил тогда свое личное время секунд на сорок! Уже потом думал: чего так нервничал? Урок сработал, я стал учиться гасить волнение.

Перед Московскими играми и на самих соревнованиях занимался психорегуляцией, старался снимать напряжение специальными упражнениями, работал с психологом сборной Геннадием Дмитриевичем Горбуновым. В 75-м, когда Кошкин говорил нам о том, что мы будем готовиться к Олимпийским играм, я не то что победы, даже участия в них не представлял себе. Накануне Игр-80 ситуация была уже совершенно другой, и, чтобы не разрушаться, использовал практику аутотренинга… Даже после победы на чемпионате мира-78 400 м я не считал своей дистанцией, так, каким-то дополнением к основной. Поэтому, став олимпийским чемпионом, почти ничего не почувствовал, все прошло без суперэмоций. Феся (Сергей Фесенко – чемпион XXII ОИ на 200 м бат. – Прим. ред.) окрылил всю команду, в первый день завоевав «золото». Я спокойно готовился к 1500. Неожиданно ко мне подходит Кошкин и говорит: «Ты поплывешь в эстафете» (4х200 в/с. – Прим. ред.). В эстафете, причем в финале! Я ему: «Игорь Михайлович, я не хочу…» В ответ что-то вроде: рядовой, встаньте в строй! Я знал, эстафетный квартет долго готовился к этому виду, и то, что меня рекрутировали на заплыв, говорило, что в этой четверке не все в порядке. Подчинившись грубой силе сверху, в итоге я показал неплохой результат, который позволил нам еще немного оторваться от серебряных медалистов. Уже во время Игр ко мне раз по десять в день подходили разные люди и спрашивали: «Ну что, рекорд-то побьешь?» – вот это действительно беспокоило. Пришлось уйти в себя, забаррикадироваться, взять в руки детектив и полностью погрузиться в виртуальный мир. В ночь перед финалом спал плохо, но нельзя сказать, что это вызвало тревогу. Чтобы не терять чувства воды, с утра немного поплавал, впереди был финал на 1500. В нем со мной стартовали еще два советских пловца Эдуард Петров и Александр Чаев. Чаев был моим спарринг-партнером – просто зверь на тренировках, постоянно заводил меня, даже обгоняя в некоторых сериях.

Наступил вечер главного дня. После разминки натянул на себя все теплые вещи, сходил на сеанс аутотренинга, затем на легкий встряхивающий массаж. Костюм не снимал, потому что кожа была уже вся стесана бритвой «Нева», и лишнее прикосновение к ней вызывало неприятные ощущения. Последние минуты перед стартом отвлекался книгой. В комнате формирования заплывов никто друг на друга не смотрел, иногда такой визуальный контакт мог решить судьбу заплыва. Перекинулись со своими привычной фразой о непрухе – была такая мода занижать собственную кондицию, и вот уже рев трибун, и мы замерли в ожидании сигнала стартера. Обошлось без фальстарта.

Первая сотня получилась за 58, а потом, как часы, – по минуте. Где-то после восьмой-девятой почувствовал небольшой сбой, мне удавалось смотреть на боковое табло и ориентироваться на текущее время. Начала накатывать усталость, я понимал, что с победой уже все понятно, но рекорд мог уйти, и я пошел на трюк. Я внушил себе, что дистанция в этот раз не полторы, а тысяча четыреста, и начал финишировать. Перед предпоследним поворотом сам себя разбудил и развернулся на последнюю сотню. По ощущениям, к рукам и ногам как будто привязали железнодорожные шпалы. После неудачного поворота на заключительный полтинник ощутил всем телом вибрацию ревущих трибун – понял, что сверху происходит нечто невообразимое, еще раз мобилизовался и уже как в тумане понесся к финишу. Коснулся бортика, с трудом поднял руки, попытался улыбнуться, получилось что-то вроде оскала, ждал эйфории, но она запаздывала, чувствовал только усталость и облегчение. Сразу увидел Вайцеховского (Сергей Михайлович Вайцеховский – старший тренер сборной СССР (1971–1983 гг.) и команду на трибунах – там все неистовствовали…

Среди тысяч писем в основном были поздравления, но кто-то просил прислать кроссовки. С адресом разбирались не все, в одном послании было написано так: Москва, Владимиру Сальникову, и странно, но оно дошло. Когда начался следующий сезон, сложно было найти мотивацию продолжать работать, но когда после первых тренировок почувствовал, будто меня переехал паровоз, дурные мысли улетучились, начал подготовку к Лос-Анджелесу. Но это уже другая история.

Записал Дмитрий Волков